Что-то во мне не проснется под мартовским снегом,
Раздавлено тяжестью мертвой замерзшей воды.
Живою водой, ее талым рассеянным бегом,
Я буду омыт слишком поздно, за шаг до беды.
Беда моя ждет. Ее тонкие ломкие руки
Воздух хватают у горла в ночной тишине.
Мой ангел устал каждый раз брать меня на поруки.
Я не в обиде. Беда, возвращайся ко мне.
Я помню тебя. Все изгибы точеного тела,
Кудри меж пальцев, багрянец печатей на коже...
Помнишь, беда, как от боли в руках моих пела?
Надеюсь, что помнишь. Я твоею бедою был тоже.
Я был твоим жаром, топил зеркала и осколки
Кровью своей, обжигающим ихором твари,
Рожденной из праха, чудовища с сердцем-иголкой,
Что билось под бронзой и росчерками киновари.
Беда моя, помни: у тварей такая природа,
Раз породив их, вовек не узнаешь покоя.
Мертвой водой пробужденный, с улыбкой урода,
Зверь твой идет, о беда, и идет за тобою.