Рассказчик историй
Кто сейчас вспомнит о них, внуках Снежной Матери, детях Вьюги? Кто сейчас может назвать их по именам? Кто сейчас вспомнит о том, что когда-то далеко на Севере, за белыми горами, в краю, где снег тает лишь на месяц, а ночи длятся по полгода, жили Слепые Жнецы, воины-шаманы, не разжигающие огня?
Стремительное северное лето ласкает успевшую порыжеть от солнца макушку, золотит бледным загаром лицо. Под ногами - мягкий ковер зелено-голубого мха, в руках - маленький лук из пахучей белой древесины.
- Попал! Попал! Папа, я попал!
- Айя, Айррэл! Айя!
Отец смеется. Он сидит на пороге, уперев ноги в ступеньку дощатого ската - двери дома на высоте человеческого роста, чтобы не засыпало зимой - и переплетает косу. Отточенные движения его пальцев, будто окутанных волной седых с редкой прочернью волос, завораживают. Он подставляет солнцу лицо, и чуть дрожат ресницы на закрытых глазах. В дверном проеме уютно устроилась отцовская алебарда, - он привез ее откуда-то с юга, здесь ни у кого нет такого оружия, - дышит летом. Отец всегда так говорит.
- Папа, а когда мне можно будет взять твой лук?
Отец смеется, запрокинув голову. Сыну, которому не исполнилось и пяти лет, рано думать об отцовском луке.
- Айя, Айррэл, подожди, мой котенок, всему свое время.
Он всегда выговаривает полное имя, и все остальные вслед за ним. Впервые услышанное много лет спустя "Айри" так и останется чужим, непривычным, будет заставлять вздрагивать. Зато он говорит "мой котенок". Самые ласковые, самые лучшие слова на свете. От них замирает сердце, и на секунду становится трудно дышать.
- Папа...
- Что, котенок?
- Хорошо летом, правда?
- Правда... - он затягивает шнурком косу, закрывает повязкой глаза и легко спрыгивает на землю. С тихим звоном срывается следом алебарда, и отец достает ее из воздуха.
- Папа, научишь?
- Научу, котенок.
Когда зайдет солнце, оно зайдет навсегда. Из-под повязки Слепого Жнеца не видно света. А древко отцовской алебарды окажется коротко, хотя отец казался таким большим тогда, когда его еще можно было увидеть. Зачем тебе отцовская алебарда, Айррэл ас-Къерн, если отец больше никогда не скажет тебе "мой котенок"?
Стремительное северное лето ласкает успевшую порыжеть от солнца макушку, золотит бледным загаром лицо. Под ногами - мягкий ковер зелено-голубого мха, в руках - маленький лук из пахучей белой древесины.
- Попал! Попал! Папа, я попал!
- Айя, Айррэл! Айя!
Отец смеется. Он сидит на пороге, уперев ноги в ступеньку дощатого ската - двери дома на высоте человеческого роста, чтобы не засыпало зимой - и переплетает косу. Отточенные движения его пальцев, будто окутанных волной седых с редкой прочернью волос, завораживают. Он подставляет солнцу лицо, и чуть дрожат ресницы на закрытых глазах. В дверном проеме уютно устроилась отцовская алебарда, - он привез ее откуда-то с юга, здесь ни у кого нет такого оружия, - дышит летом. Отец всегда так говорит.
- Папа, а когда мне можно будет взять твой лук?
Отец смеется, запрокинув голову. Сыну, которому не исполнилось и пяти лет, рано думать об отцовском луке.
- Айя, Айррэл, подожди, мой котенок, всему свое время.
Он всегда выговаривает полное имя, и все остальные вслед за ним. Впервые услышанное много лет спустя "Айри" так и останется чужим, непривычным, будет заставлять вздрагивать. Зато он говорит "мой котенок". Самые ласковые, самые лучшие слова на свете. От них замирает сердце, и на секунду становится трудно дышать.
- Папа...
- Что, котенок?
- Хорошо летом, правда?
- Правда... - он затягивает шнурком косу, закрывает повязкой глаза и легко спрыгивает на землю. С тихим звоном срывается следом алебарда, и отец достает ее из воздуха.
- Папа, научишь?
- Научу, котенок.
Когда зайдет солнце, оно зайдет навсегда. Из-под повязки Слепого Жнеца не видно света. А древко отцовской алебарды окажется коротко, хотя отец казался таким большим тогда, когда его еще можно было увидеть. Зачем тебе отцовская алебарда, Айррэл ас-Къерн, если отец больше никогда не скажет тебе "мой котенок"?